Зураб Церетели. Я памятник всем вам воздвиг нерукотворный…
ВСПОМИНАЯ С БЛАГОДАРНОСТЬЮ. Этот воистину именитый художник, монументальный скульптор, не смотря на довольно-таки преклонный возраст, и сейчас преисполнен духом творческого противоречия: созидает на века и в то же время пашет, то есть пишет картины словно обычный ремесленник. Подобное сравнение льстит нашему собеседнику, он будто жмурится, расплываясь в ответной улыбке. Писать картины нужно так, словно ты работаешь «на музей», резюмирует вкратце свою ответную реакцию ремесленник-творец с большой буквы. Но творить нужно каждый день, чтоб каждая частная коллекция стала музеем. 4 января Зураб Церетели стал еще на год мудрее…
Родился в Грузии, но пригодился в России, да, что в России, его работы пригодились почти везде, по всему земному шару. А он, мятежный, просит бури, то есть не сидит на месте — в прямом и переносном смысле, часть нашей краткой беседы прошла, пока один из самых узнаваемых, самых маститых художников современности рисовал… стоя! Ему так удобно, ему так комфортно. Он даже с солидными документами разбирается стоя, а без документов в его статусе никак, все же — президент академии художеств всея Руси. При этом рисует каждый день, каждую свободную минуту. «Мне так лучше видится, мне так лучше думается, мне так лучше живется, — утверждает Зураб Церетели.
Не поверить этому человеку просто невозможно. За его плечами масса произведений — собственно, живописных полотен, кроме того уникальная техника объемной эмали, в которой сейчас практически никто не работает. И, собственно, скульптура, масштабная скульптура, невероятная скульптура, ведь наш собеседник, обладатель множества званий и высших наград как СССР, так и современной России — монументалист. И этим все сказано. Церетели мыслит так — монументально, он творит монументально, он создает вокруг себя пышущую разноцветьем жизнь — и все также монументально как и все его монументальные творения. Тот же памятник 300-летию российского флота в Москве, этот памятник отчего-то считается исключительно памятником Петру Первому, но это не совсем так или же громадный монумент «Дружба навеки», в честь 200-летия (1783—1983) присоединения Грузии к России. А там и памятник Шарлю Де Голлю перед гостиницей «Космос», его высокого уровня и роста работы стоят перед зданием ООН в Нью-Йорке, в Париже, в Токио, в Севилье, в Баден-Бадене и в Гаскони (мушкетеры), о том, что Церетели — кавалер ордена Почетного Легиона (престижнейшая французская награда)…
Все пройдет, и печаль, и радость…
«Наверное все от того происходит, что я очень позитивный человек, — убежденно заявляет наш высокопоставленный собеседник, только что справившись с одними просителями, а за дверями кабинета главы академии художеств еще делегации, еще группы граждан, которые в трепетном раздумии ожидают краткого мига встречи с Церетели… — Такие вещи, такое настроение невозможно передать, будучи хмурым человеком, человеком, лишенным яркого восприятия окружающего тебя мира! Меня все время спрашивают, как же так, кругом все так серо, буднично, а у вас на картинах цветы цветут, ваши яркие, словно солнцем обожженные эмали словно один большой праздник, скульптуры всех и каждого вдохновляют. Все так, я сам по сути своей человек, который живет исключительно положительными эмоциями. Все остальное проходит, политика и погода, все проходит, и печаль, и гнев. Одно важно: радость, восторг, обожание жизни, все, что эта жизнь дает, вот это непреходящие ценности, за них нужно и должно бороться. Как только я беру в руки кисть, мир вокруг меня словно замирает, понимаете?
Я творю этот мир своими руками, рисую, эмали, скульптуры созидаю, и этот мир становится радостнее, лучше, гармоничнее. Вот, вы пришли, дабы мы вместе — при помощи вашего средства массовой информации, смогли бы поделиться моим позитивным ощущением со всеми, кто захочет почитать вашу публикацию. А после посмотреть, что я, Зураб Церетели, не просто создаю, а созидаю я каждый день! И планов — множество! Убежден, только так и должно быть, должно быть во всем, и в вашем СМИ также, чтоб каждая статья стала открытием: вы дарите миру нечто, о чем этот мир до того и не ведал. Так и у меня, я не стою на месте, каждый день прибавляет в моей жизни чего-то нового, но и я этому миру каждый день даю нечто новое, чего в нем не было до меня. Тот же Париж, посмотрите (Церетели буквально одним жестом выдает фото, на котором слегка сутуловатая фигура из металла стоит на фоне Собора Парижской Богоматери), возьмите, посмотрите, это мой Папа Римский Иоанн Павел II. Совсем небольшой, но там великого памятника и не нужно. К вопросу, насколько творчество боговдохновенно. А на повестке дня у меня идея для вашего Парка 300-летия Петербурга, нового у вас парка, на севере города, создать там галерею образов всех венценосных особ России! И это еще не все, планов у меня масса…».
Пока я мыслю, я существую!
Стоит отметить один немаловажный момент, красноречивее любых слов живописующий нрав нашего собеседника, кабинет этого удивительного, гостеприимного человека, на минуточку, первого лица в Российской академии художеств. Тяжелый, кряжистый, чувствуется, с глубинной историей стол мастера, традиционный серьезный стол высокопоставленного начальника весь словно покрыт городом городов из разнообразных бумаг и книг, чертежей и набросков, фотографий и газет. Мы беседуем с Церетели точно бы сквозь проем меж двух таких бумажных возвышений на рабочем столе Зураба Константиновича, эдакий проулок меж «домов» из бумаг и книг. Робко заметив властителю художественных дум, у рабочего человека и стол — рабочий, тот в ответ лишь раскатисто засмеялся и, размашисто обведя рукой стол, отметил: да, специально под ваше посещение расчищать стол свой не стал, пусть все будет так, как всегда.
«Здесь вся моя жизнь, вся моя мысль, — улыбается Церетели, перебирая первые попавшиеся под руки бумаги, — она, разумеется, жизнь моя, далеко не вся здесь, что-то имеется и в другом месте, где живу, где мастерская. Но то, что здесь — это моя жизнь, без остатка. Все на виду, ничто из поля зрения нельзя упустить, ведь все, что здесь находится, в самый неожиданный момент может пригодиться, все, что сейчас на столе. Вот фото и наброски памятников, вот книги, где кое-что нужно найти, вот публикации, давно хотел прочесть. С другой стороны на моем столе постоянное движение, редко случается, чтоб какие-то бумаги здесь надолго задерживались, все в ходу, все в работе. Так и жизнь, она не стоит на месте, я сам не стою на месте, хотя творить обожаю именно стоя (смеется), сидя рисовать сложнее…».
Кажется, любая бумага, любой документ или чертеж, фотография и рисунок здесь — не случайно, неспроста. И это невероятный конгломерат бумажный буквально наг глазах оживает, нет, не сразу, в едином порыве, вмиг, но в пространстве возникает образ жизненного тока всего этого царства замыслов и задумок.
«Я стараюсь не упускать из вида мысль, — резюмирует небольшую «экскурсию» по своему рабочему столу Зураб Церетели. — Пока я мыслю, я существую, пока я думаю, я живу, ни одна из моих мыслей не должна уйти, не оставив следа, пусть даже на бумаге. Всему свое время и место. Сегодня я вернусь к одной мысли, проработаю ее, пущу в дело, а завтра — к другой, а на их место спешат новые, свежие замыслы, ничто не стоит на месте!».
Творец до востребования
«Художник должен быть востребован всегда и во всем, но самое главное достоинство любого приличного художника, чтоб его работа буквально просилась в музей, была создана для музея, — размышляет мастер, стоя у своего извечного друга мольберта. — Однако художник замыкаться в рамках своего замысла не должен. Его произведения должны формировать мир, его труд должен привлекать людей. Те же мои монументальные работы — они создают особую атмосферу вокруг себя, где расположены, они создают особое жизненное пространство вокруг себя, которое выстраивается рядом с ними. Нужно ли говорить о том, что картина или монумент несут в этот мир нечто полезное? А как же, а иначе зачем все это созидать, если оно совсем бесполезно, только тут надобно понимать, осознавать, что есть польза, что есть необходимость того или иного художественного поступка. У меня много работ, которые и художественно выразительны, и функциональны. Помнится, в свое время, в 70-е годы прошлого века, я прошел настоящую школу оформительского искусства, когда меня буквально назначили главным художником МИД СССР. Это была самая настоящая школа постижения художественного слова, которое должно иметь четкое, функциональное, прикладное значение и звучание.
В том моем деле должно было сойтись следующее: полет мысли и фантазии, профессиональное умение, равно с тем самая что ни на есть польза! И где я только ни работал, Португалия и Япония, Бразилия и Америка, везде нужно было соблюдать наиважнейшие из компромиссов: мысли и дела. Я уже тогда понял, искусство просто обязано быть полезным, востребованным, должно формировать мир, которым мы живем. Много проблем у нас, кто живет в мире монументальном. Ведь на нас, тех, кто творит нечто глобальное, целая индустрия работает, разные мастерские. А производственной базы почти что и не существует. Мозаики, витражи, роспись, да много чего еще делать негде. Посмотрите на Санкт-Петербург, старое отношение к искусству — это когда везде видно руку художника. А сейчас рука художника где? Теряется школа. Надо воссоздавать производственные базы… Скульптура — это самый настоящий, невероятный, подчас титанический физический труд. Я сейчас в Москве делаю институт исполнительского искусства. В Санкт-Петербурге я сохранил литейные мастерские, где практику студенты проходят. Это целая наука! Компромисс возможного и нужного…».
Это любовь, что без денег делает тебя богатым
«Пока ты любишь — творишь и живешь. Если в России все будут больше любить, мы станем жить гораздо дольше, — маэстро говорит, в буквальном смысле этого слова не выпуская своей волшебной, чарующей кисти из рук. И пока на холсте рождалось очередное солнце в виде роскошного подсолнуха, ну, обожает работать мастер в стилистике прикладного примитивизма, мысль витает, расцветает, рядом. — Не поверите, но я не создал ни одной мало-мальски значимой работы, которою не захотел бы, всем сердцем, всей душой создать сам! Нет такого, чтоб был — заказ, а у меня душа не лежит и все тут, к этому заказу, такого нет. Я каждому своему произведению рад, я каждое свое творение обожаю словно сына или дочь, а иначе просто быть не может. Думаю, каждый художник в душе свой трудится над любимыми картинами, скульптурами, но в жизни приходится жертвовать чем-либо ради сиюминутных достижений. Мне же просто повезло, я никогда ничем не жертвовал ради искусства, ради гармонии — мира и мысли, души и тела, замысла и конечного результата.
Часто ли шел поперек пресловутого здравого смысла и вкладывал сам — не только душу, свои силы, но и конкретные средства в ту или иную работу? Конечно! Но оно того стоило, не в финансовом плане, но в душевном, духовном. И я рад, что могу, смею воплощать в жизнь те или иные замыслы, выгода — явление сиюминутного порядка, а вот истинное наслаждение — знать, понимать, твое творение — на века. Его оценят даже не твои современники, но потомки, уверен, эти самые потомки будут благодарными, мы растем и умнеем, мир растет и умеет, то, что сейчас воспринимается ординарно, завтра будут ценить и уважать. И беречь. Вообще, любовь — очень хороший стимул что-либо создавать, что-либо созидать, любовь — очень важный фактор, который заставляет трудиться и чувства, и мысли, и разум, и сердце. А ведь без души твое произведение — ничто. Каждое свое творение я первоначально пропускаю через душевное восприятие, сквозь сердце свое, а уже потом «вижу» его профессиональным взглядом. Пока ты любишь — ты творишь и живешь, да, это факт, неоспоримый факт…».
Дмитрий МОСКОВСКИЙ
