ИМА-ПРЕСС

ПЕТЕРБУРГ. 7 мая 2019 года весь музыкальный мир отмечает 179-й день рождения Петра Ильича Чайковского. Для почитателей творчества композитора этот год особенный – в конце марта исполнилось ровно 140 лет со дня первой постановки одного из главных шедевров Чайковского – оперы «Евгений Онегин». Композитор работал над ней в России, Швейцарии, Италии, Франции… Всенародную славу произведение, несмотря на сомнения композитора, завоевало сразу.

«Опера эта, мне кажется, скорее будет иметь успех в домах и, пожалуй, на концертных эстрадах, чем на большой сцене. <…> Уcпех этой оперы должен начаться снизу, а не сверху. Т. е. не театр сделает её известной публике, а, напротив, публика, мало-помалу познакомившись с нею, может полюбить её, и тогда театр поставит оперу. <…> Но для такой постановки нужно, чтобы исчезли рутинные, ходульные, казённые приёмы и чтобы я имел требовать всего, что считаю необходимым, чтоб опера была обставлена как следует.

Вот почему я никогда не сделаю первого шага к постановке оперы на казённом театре и буду ждать, чтоб меня униженно просили о ней. Тогда я скажу: извольте, но в таком случае так и так, а не так – так ну вас к матери! Что касается постановки в консерватории, то это будет для „Онегина“ большим счастьем. Там будут петь птенцы, но зато не будет рутины. <…> Что касается того, что в консерватории нет вполне достойных и подходящих исполнителей, то их ещё меньше в казённом театре», – делился композитор своими планами в конце декабря 1878 года с музыкальным издателем П. И. Юргенсом, переписка с которым доступна на портале Президентской библиотеки.

«Будучи заранее убеждён, что его новое детище не годится для настоящей оперной сцены, Чайковский <…> заручился обещанием Н. Г. Рубинштейна поставить его „Онегина“ в консерваторском спектакле, на что тот, конечно, охотно согласился: обеспечив себе возможность услышать своё произведение хотя бы однажды, Пётр Ильич ревностно принялся за работу», – пишет Н. Д. Кашкин в своих «Воспоминаниях о П. И. Чайковском».

По словам друга композитора, Пётр Ильич говорил: «Для „Онегина“ мне нужно вот что: 1) певцы средней руки, но хорошо промуштрованные и твёрдые; 2) певцы, которые вместе с тем будут просто, но хорошо играть; 3) нужна постановка не роскошная, но соответствующая времени очень строго: костюмы должны быть непременно того времени, в которое происходит действие оперы; 4) хоры должны быть не стадом овец, а людьми, принимающими участие в действии оперы; 5) капельмейстер должен быть не машиной, а настоящим вождём оркестра». Всем этим требованиям, по мнению автора «Онегина», консерваторские учащиеся «могли удовлетворить».

Пожелания Чайковского сбылись: клавир оперы был издан до её постановки («и тут вдруг оказалось, что музыка эта имеет успех огромный, почти беспримерный по числу проданных экземпляров полного клавираусцуга», как отмечал Кашкин), а сама премьера состоялась на сцене Малого театра силами учащихся Московской консерватории. Дирижировал Н. Г. Рубинштейн. Через несколько лет опера обошла все крупнейшие русские сцены и ещё при жизни композитора была поставлена в Праге и Гамбурге.

Тургенев, побывавший на репетиции оперы в феврале 1879 года, писал Клоди Виардо, дочери знаменитой певицы: «Музыка показалась мне очаровательной: горячая, страстная, юная, живописная, поэтическая…» И хотя, как отмечал Кашкин в своих «Воспоминаниях о П. И. Чайковском», Тургенева «возмущали некоторые частности оперы, но вместе с тем он приходил в восторг от музыки и, между прочим, сказал: «…Для меня, например, Ленский у Чайковского как будто вырос, стал чем-то большим, нежели у Пушкина».

На репетиции бывал и сам композитор. В письме от 11 марта 1879 года Надежде фон Мекк, меценатке и почитательнице таланта Чайковского (Переписка с Н. Ф. фон Мекк. 1. 1876–1878 доступна на портале Президентской библиотеки), он пишет: «Сначала я сомневался, поеду ли в Москву по этому случаю, но теперь мне до того захотелось увидеть сценическое воплощение своей мечты <…> что моя поездка в Москву не представляет никакого сомненья».

Из письма ей же, спустя неделю: «Я… предвидел, до какой степени самое представление будет для меня отравлено присутствием публики. Приехал в Москву перед самым началом репетиции. Она происходила при костюмах и полном освещении сцены, но зала не была освещена. Это дало мне возможность сесть в тёмной уголке и без всякой докуки прослушать свою оперу. Я ощутил большое удовольствие. Исполнение в общем было очень удовлетворительное. Хор и оркестр исполняли своё дело прекрасно. <…> Во время антрактов я виделся со всеми бывшими товарищами. Мне было весьма приятно заметить, что все они без исключения необыкновенно сильно полюбили музыку „Онегина“. Николай Григорьевич, который очень скуп на похвалы, сказал мне, что он влюблён в эту музыку. Танеев после первого акту хотел мне выразить своё сочувствие, но вместо того разрыдался. Не могу выразить Вам, до чего это меня тронуло. Вообще все без исключения выражали мне свою любовь к „Онегину“ с такою силою и искренностью, что я был радостно удивлён этим».

И вот, наконец, наступило 29 марта 1879 года, день премьеры «Евгения Онегина».

«К первому представлению из Петербурга приехали А. Г. Рубинштейн, Г. А. Ларош и многие другие лица. Зала Малого театра была наполнена так, как это едва ли случалось когда-либо; в некоторых ложах не сидели, а стояли сплошной стеной человек по пятнадцати, как это ни трудно себе представить. <…> Чайковский всегда очень хорошо чувствовал меру успеха, даже и в позднейшие дни, когда всякое появление его вызывало овации, тем более верно мог он оценить этот успех в 1879 году, когда его широкая известность только ещё начиналась, но он остался очень доволен главным образом потому, что почувствовал внутреннее удовлетворение своей композицией», – писал Кашкин.

Невероятный успех «Евгения Онегина» некоторые музыкальные критики объясняют внутренним состоянием композитора, в котором он находился, сочиняя бессмертную оперу, насыщенную огромной творческой силой, любовью к жизни, но при этом связанную с теми настроениями разочарования и смятения, которые переживал сам Чайковский.

Для своей новой оперы Пётр Ильич сюжет выбирал долго. Он писал композитору Танееву (с Письмами П. И. Чайковского и С. И. Танеева также можно ознакомиться на портале Президентской библиотеки): «Я ищу интимную, но сильную драму, основанную на конфликте положений, мною испытанных или виденных, могущих задеть меня за живое».

Весной 1877 года певица Е. А. Лавровская, «добродушно улыбаясь», предложила композитору написать оперу на сюжет «Евгения Онегина». «Мысль эта показалась мне дикой, и я ничего не отвечал. Потом, обедая в трактире один, я вспомнил об „Онегине“, задумался, потом начал находить мысль Лавровской возможной, потом увлёкся и к концу обеда решился. Тотчас побежал отыскивать Пушкина. С трудом нашёл, отправился домой, перечёл с восторгом и провёл совершенно бессонную ночь, результатом которой был сценариум прелестной оперы с текстом Пушкина», – делился композитор с братом Модестом (Письма к родным. Т. 1. 1850–1879).

От пушкинского «Евгения Онегина» Чайковский взял для оперы только то, что связано с личными судьбами, душевными переживаниями героев, с их чувственным и эмоциональным внутренним миром. «Какая бездна поэзии в „Онегине“, я не заблуждаюсь. Я знаю, что сценических эффектов и движения будет мало в этой опере. Но общая поэтичность, человечность, простота сюжета в соединении с гениальным текстом заменяет с лихвой эти недостатки», – пишет он брату Анатолию (Письма к родным. Т. 1. 1850–1879).

К этому времени Чайковский сам оказывается в схожей с сюжетом Пушкина ситуации. Когда все его мысли были заняты только «Евгением Онегиным», особенно сценой письма Татьяны, он получает любовные послания от Антонины Милюковой, с которой был знаком к тому времени около пяти лет. Поначалу Чайковский поступил так же, как и Онегин: его ответ – холодный отказ. Он был полностью «похоронен в своём сочинении» и так постиг характер Татьяны и полюбил этот образ, что она и все герои поэмы стали казаться ему реальными. Чайковский признавался, что насколько он любил Татьяну, настолько был ужасно зол на Онегина, которого видел просто холодным и бессердечным. Когда Пётр Ильич получил очередное письмо от Антонины, он осознал, насколько бессердечно относился к полюбившей его девушке: «Сам вёл себя бесконечно хуже Онегина».

Может быть, пытаясь избежать повторения ошибки героя Пушкина, Чайковский сам совершает опрометчивый поступок. «Я был как бы в бреду», – признавался позже композитор. «Таким образом, мне представилась трудная альтернатива: или сохранить свою свободу ценою гибели этой девушки (г и б е л ь здесь не пустое слово: она в самом деле любит меня беспредельно) или ж е н и т ь с я. Я не мог не избрать последнего», – читаем мы впереписке Чайковского с Н. Ф. фон Мекк. Пётр Ильич женился на Антонине Милюковой летом 1877 года, но откровенно сказал жене, что не любит её, хотя и будет преданным другом.

Вскоре его отношения с женой заканчиваются. Он тяжело переживает сложившуюся обстановку, появляются даже мысли о самоубийстве. В конце года Чайковский уезжает в Швейцарию. В этот период только творчество становится главной его потребностью и спасением. «Я засел за работу и сделал в 6 дней столько, сколько не смог и ожидать. Работа эта поглотила меня».

А вот строки из письма к сестре А. И. Давыдовой (Письма к родным. Т. 1. 1850–1879): «Я должен побороть мою скромность и сказать тебе следующее: кроме того, что я муж Антонины Ивановны, безжалостно с ней поступивший… есть ещё одно обстоятельство. Я артист, который может и должен принести честь своей родине. Я чувствую в себе большую художественную силу. Я ещё не сделал и десятой доли того, что могу сделать. И я хочу всеми силами души всё это сделать».

После смерти Петра Ильича Чайковского Антонина Милюкова написала воспоминания, которые были опубликованы на страницах «Российской музыкальной газеты» в 1913 году, в которых есть такие слова:«„Евгений Онегин“ – самая лучшая из всех его опер. Она хороша, потому что написана под влиянием любви. Она прямо написана про нас. Онегин – он сам, а Татьяна – я. Прежде и после написанные оперы, не согретые любовью, – холодны и отрывисты. Нет цельности в них. Эта одна хороша с начала до конца».

Сам Пётр Ильич в письме С. И. Танееву признавался: «Про музыку я Вам скажу, что если была когда-нибудь написана музыка с искренним увлечением, с любовью к сюжету и к действующим лицам оного, то это музыка к „Онегину“. Я таял и трепетал от невыразимого наслаждения, когда писал её. И если на слушателе будет отзываться хоть малейшая доля того, что я испытывал, сочиняя эту оперу, то я буду очень доволен и большего мне не нужно».