Алла Давыдова: «Я никогда не иду против себя»
ПЕТЕРБУРГ. В Новом музее – музее современного искусства, что на 7-й линии Васильевского острова, 29 октября открывается выставка бывшего «безнадежного живописца» Аллы Давыдовой «Полилог». (Сразу скажем: посетить ее можно до 1 декабря с.г.). На выставке будут представлены несколько тематических серий, созданных за последние семь лет.
Алла Давыдова – выпускница Ленинградского высшего художественно-промышленного училища имени Мухиной, с 1975 года – член Санкт-Петербургского Союза художников (в доперестроечные времена Союза художников СССР), Заслуженный художник Российской Федерации. В 2009-м удостоилась Серебряной медали Российской академии художеств. Работы Аллы Давыдовой – в музейных коллекциях Российской Федерации. Назовем некоторые: Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства, музей-заповедник «Царицыно» (оба – Москва), Музей истории Санкт-Петербурга, музей «Царскосельская коллекция», Мурманский областной художественный, Самарский областной художественный. А также – в частных собраниях – как в России, так и за рубежом: в Великобритании, Франции, Германии, Латвии, США, Финляндии и т.д. Нет смысла перечислять даже основные персональные выставки Алла Давыдовой – их велико множество.
В преддверии вернисажа автор этих строк побывал в мастерской художницы. Беседа наша началась с альбома с несколько странным названием: «Путеводитель».
«Вагончик тронулся…»
— Все началось с фотографии, сделанной мной в Риге, в Музее железнодорожного транспорта (Музей истории Латвийской железнодорожной дороги. – В.Ж.), где меня поразили старые паровозы, вагоны, — рассказывает Алла Семеновна. — Фотография получилась настолько удачная, что послужила отправной точкой данного «Путеводителя». Вагончик, понятное дело, никогда не тронется без локомотива, поэтому и открывается альбом диптихом, где прежде всего старенький паровоз. А на перроне – пассажиры, в ожидании поезда. Среди них – Валера (искусствовед Валерий Панасюк, муж Аллы Давыдовой. – В.Ж.), он меня провожает в путешествие. Валера, кстати, автор концепции и составитель альбома, а куратор проекта – Аня Сашина.
— Алла Семеновна, я понимаю: путешествие это ваше – условное…
— Здесь все условно: и маршрут, и хронология. И «Николаевский экспресс», который вы видите как бы из окна другого поезда, вероятно, тоже «Николаевского экспресса». Не «условны» только текст и его автор прекрасный искусствовед Любовь Шакирова.
— Выставку в Новом музее вы назвали «Полилог». Не слишком ли, простите, замысловатно?
— Мы с Валерой долго думали над названием, остановились на «Полилоге». У нас, между прочим, были названия и покруче. Предыдущая выставка, в Москве, в театре «Школа драматического искусства», называлась – «Тесситура».
— Ого!
— «Тесситура» в переводе с итальянского «ткань». В настоящее время это слово чаще всего используют в сфере музыкального искусства, когда говорят о вокальном диапазоне певца.
К разговору подключается Валерий Панасюк: «…Этот термин как никакой другой применим к творчеству Аллы Семеновны. Во-первых, она имеет дело с тканью: с холстом как исходным материалом в живописи, и сама создавала ткань — «тесситуру гобелена», когда занималась декоративно-прикладным искусством. Во-вторых, работая в самых разных отраслях, Алла Семеновна демонстрирует свой творческий диапазон, в котором она, как оперная примадонна, преодолевает «тесситурные» сложности с легкостью, по крайней мере, без видимых усилий и напряжения…».
Продолжаем рассматривать альбом-«путеводитель». «Николаевский экспресс» прибывает в Прагу – легко узнаваем собор Святого Вита, а это уже Мюнхен. И Венеция, оказывается, для «Николаевского экспресса» достижима.
«…В каждом городе мы с мужем непременно посещаем театры, — Алла Семеновна обращает мое внимание на одну из иллюстраций. — Это балет Пины Бауш (немецкая танцовщица и хореограф. – В.Ж.). В балетах Бауш нет никаких пачек, зато очень мощное движение. А это обожаемая мной опера «Набукко», но и постановка, и мизансцена – воображаемые. Есть в «Путеводителе» и запечатленные реальные мизансцены спектаклей, например, «Чайки» Ноймайера, «Аиды» Петера Штайна. Есть и сценические костюмы: вот тот же Ноймайер, балет «Русалочка». Каждый костюм имеет реальный прообраз…».
Листаю «Путеводитель» дальше. Неожиданно возникают руины – в прямом и в переносном смысле. В какой-то момент я замечаю:
— Такое впечатление, что эту работу я уже видел. Во всяком случае, при всем трагизме «материала», к «Руине №3» хочется возвращаться.
— «Руину №3» вы могли видеть в «Эрарте» на выставке «Сны не по Фрейду», — говорит Давыдова, – и увидите еще: она обязательно будет представлена на выставке в Новом музее. А хотите – увидите прямо сейчас.
«Мне нужно кормить мои большие картины»
«Путеводитель» остается на столе, а путешествие продолжается. Алла Семеновна попеременно ставит на мольберт то одно, то другое живописное полотно, полотна большого размера прислоняет к стене. Меня продолжает удивлять разнообразие тем и отсутствие сюжетов. И при этом притягательность холстов необъяснимая. «Руины» уступают место «Механизмам».
— Тема «механизмы» возникла после посещения выставки Тышлера, — поясняет художница. — У Александра Григорьевича много всяких конструкций, в том числе и фантасмагорических. Они спровоцировали меня на появление неких таинственных аппаратов, назначение которых малопонятно, что, впрочем, и неважно. А это ретро-автомобили. В этом году мы в очередной раз были в Риге (Рига наш с Валерой любимый город, после Петербурга, естественно) и обнаружили замечательный Моторсмузей… А вот серия «вещи в себе»; это небольшие работы с изображением предметов и механизмов, которые окружали нас в детстве, либо были в обиходе наших родителей, бабушек и дедушек. Здесь каждая вещь вполне реальная и вместе с тем загадочная, даже таинственная. Но, если это пишущая машинка, то, опять же, не конкретная, а некий образ. А все вместе они могут составить симфонию вещей.
Большие полотна пишутся очень долго и очень трудно, и мне вдруг начинает хотеться чего-то более легкого, более простого. Писание предметов мне дается легко, да и доставляет радость. А вообще-то это своеобразное продолжение цикла «Руины». Для меня важно время. Время как разрушающее, так и сохраняющееся в вещи. В отличие от руин, где распад времени, вещь — цельная, она сохранена, она в себе фиксирует время. Там – масштаб катастрофы, здесь — связь времен; здесь диалог с эпохой через вещь. Но и там, и там — диалог со временем.
— Что-то должно было вас побудить написать именно пишущую машинку или, предположим, телевизор «КВН»…
— Красота предмета. Монструозность, которая толкуется как необычность. Все вещи самоценны и красивы — как произведения искусства.
— Дизайн существовал даже тогда, когда не было такого понятия.
— Конечно. Я никогда не пишу предмет, который мне не нравится или что-то случайное. Так уж я устроена, что мне не приходится наступать на горло собственной песни. Никогда не иду против себя. И всегда получаю от работы удовольствие. Что побуждает взяться за кисть? Не знаю. Это необъяснимо. Что-то в тебе происходит такое, что ты даже потом не можешь назвать прозрением. Очень часто я сама не понимаю, что буду делать, а беру холст и приступаю к работе. Я никогда не делаю эскизов. Это осложняет работу. Но, когда начинаешь, понимаешь, что это должно быть вот так, а это – так.
— Такое может быть только с человеком, постоянно пребывающим в состоянии творчества, — деликатно заметил Валерий Панасюк.
— «КВН» я взялась писать не потому, что это телевизор моего детства. Меня потрясла линза, увеличивающая изображение на его крохотном экранчике. В линзе дистиллированная вода, может быть, еще с тех, давних, времен. Это потом я подумала: сколько же миллионов человек видели мир через эту линзу?! Старые вещи для меня тоже путешествие, но уже в прошлое.
Тем временем мастерская превращалась в фантастический цветник.
— У меня много работ «цветочной» серии. Пишу я их тоже легко и быстро и, опять же, с полным ощущением радости. Небольшие и недорогие, они хорошо продаются. Большие картины – музейные, дома не повесишь, а маленькую, красивую, яркую, сочную, почему бы не приобрести? Люди любят украшать свои жилища цветами. А мне нужно кормить мои большие картины. Чтобы приняться за большую картину, нужно купить холст, он не дешевый, много красок, да и писаться она будет долго. А еще цветы я пишу потому, что человек я жизнерадостный. Настолько насколько можно быть жизнерадостным в наше время и в нашей стране.
— У Аллы нет конкретных цветков. Как очень точно заметила одна искусствовед: Алла Давыдова селекционировала какой-то странный цветок, – говорит Валерий Панасюк и обращается к восторженному зрителю и слушателю в моем лице с риторическим вопросом: — Надеюсь, вы поняли, почему предстоящую выставку мы назвали не «Диалог», а «Полилог»?..
В этом месте логически напрашивается точка, но я не мог не спросить, с чего все началось, и, зная, что Алла Давыдова вице-президент ассоциации «Текстиль-дизайн», не поинтересоваться и этой стороной ее творчества.
«Вся страна покрыта моими гобеленами!»
Училась Алла Давыдова в «обыкновенной» школе, «баловалась» лепкой из пластилина. Мама решила, что дочь ее «талантливый скульптор» и отнесла «моего лебедя» во Дворец пионеров. Основами скульптурного мастерства девочка продолжила овладевать там, в классе лепки Студии изобразительного искусства.
— Мне безумно это нравилось, и, хотя у нас были и занятия по живописи, я не сомневалась, что стану скульптором, — признается Алла Семеновна.
После 9-го класса Давыдова перевелась из «обыкновенной» школы в школу №190 при Мухинском художественно-промышленном училище, куда затем и поступила… «на текстиль».
— Почему «на текстиль»?
— Не знаю… Чтобы не создавать друг другу конкуренцию, мы в классе договорились, кто куда пойдет. Я хотела на монументальную живопись, но девочек на этот, самый крутой факультет, старались не брать. Считалось, что монументальная живопись – занятие мужское.
— Когда вы занялись гобеленами?
— На комбинате декоративно-прикладного искусства, куда устроилась по окончании «Мухи» и где проработала долгие годы. Это были счастливые времена. Я делала гобелены для театров, Домов культуры, ресторанов, кафе. Самый большой мой гобелен – совершенно невероятных размеров — три на восемь метров — «Слава Петербургу» соткан был для ресторана «Меридиан» в гостинице «Пулковская». Два года ткала.
— Вы работали, «сидя» на окладе?
— Нет. Вначале выплачивали 25 процентов от общей стоимости гобелена. На эти деньги нужно было приобрести материал; никто его не поставлял — сама ехала на Комбинат имени Тельмана, покупала белые нитки, сама отдавала в покраску. Крашенных ниток в продаже тогда не было. Начало работы над гобеленом «Слава Петербургу» — 92-й год. Тогда в стране вообще ничего не было!
— А гобелен заказали!
— Да, гобелен заказали.
— Его сейчас можно увидеть?
— Не так давно я была в ресторане — пустая стена! Где гобелен? Не знаю. Надеюсь, что его не съела моль, и не сожгли как рухлядь. Валера говорит: скорее всего, он в каком-нибудь частном собрании.
— Судьба других гобеленов, надеюсь, более радостная?
— Многие в музеях. Вся наша страна покрыта моими гобеленами! И в Москве, и в Вологде, и в Сочи, и в Калининграде, и, конечно, в родном Петербурге есть мои гобелены. Да и по всему свету их немало. Я столько наткала! У меня всегда были заказы, всегда была работа. О деньгах как-то не думала – молодая была, да и время другое. А потом комбинат развалился. Работы нет, денег нет… Восемь лет преподавала гобелен в Еврейском центре. Платили копейки, но зато стабильно, каждый месяц. Потом вдруг поняла, что хочу заниматься живописью. Собственно, живопись шла параллельно с гобеленом всегда, но в какой-то момент стала вытеснять его, и я перестала заниматься ткачеством. Вон на стене последний. Сколько выставок прошел, пол мира объехал. Он специально мной не доткан…
В переходе исключительно к живописи была прелесть риска. Я даже входила в группу «Безнадежные живописцы». Главный там – Анатолий Заславский. Для учеников он – гуру. Но от этой группы я как-то отбилась. Слава Богу, не только «безнадежные живописцы» признают, что я живописец, и живописец интересный.
Владимир ЖЕЛТОВ, фото из архива Аллы ДАВЫДОВОЙ
